ЗАПАДН0-
СИБИРСКИЕ ХАЗАРЫ Селькупская литература - она как «Хазарский словарь» Милорада Павича... Коренные сибиряки селькупы (остяки) - народ, увы, вымирающий как отдельный этнос, ассимилирующийся, вот и литература их давно влилась в литературу русскую. Однако сам их язык -жив, но жив, увы, в словарях только да в учебных пособиях, изредка - в песнях. Прибыв в Томск на поиски пишущих селькупов, я был нешуточно озадачен. Даже в Томском государственном университете самые что ни на есть специалисты не смогли мне ничем помочь. Что-то где-то слышали из творчества бывших, уехавших или умерших, однако в данный момент пишущих хоть что-то селькупов никто не знает. Лаборантка исторического факультета поглядела снизу вверх на жарко укутанного меня из-за стола, улыбнулась с сожалением и сказала: - Самих селькупов-то встретить в Томске ещё можно, а вот пишущих, литераторов... Вот у меня соседи - селькупы. Живут большой семьёй в «деревяшке», весёлые, общительные. Они ведь неподсудные, их на всю Томскую область около двух тысяч человек, берегут их. Так что им и преступления любые совершать вроде можно, только не до этого им, не до этого... описала она соседей - высокие, светлоглазые, европеоиды. Все представления центральнороссийские о туземцах разрушила. Кстати, представления эти большей частью мифологизированы - причём, нами, москвичами. Например, Николай Клюев, будучи сюда сослан за мужеложство и воспевание его в поэмах, отразил своё видение коренных сибиряков во фразах: «остячки носят блестящие медные украшения во всю грудь, это какая-то Бирма!», «в толпе много монгольских ублюдков»... Скажем так: представление о селькупах складывается крайне превратное, если верить взгляду маститого русопята «голубых» кровей... Впрочем, в книжном магазине университета плотно «присев» на эту тему, я по фотографи- ям уточнил облик остяка - в целом мужчина-остяк похож на нашего новоиспечённого мэра-москвича Серёгу Собянина, лишь в глазах угадывается нечто не то чтоб монголоидное, но нецентральноевропейское, так я сказал бы. Впрочем, остяки относятся к той же самой финно-угорской группе, которая дала нынешнему материку и эстонцев, и финнов, и венгров. Вот и поди тут разберись. Листаю «Пособие по селькупскому языку», изданное в Томске в 1994-м году. Вот же учёные-подвижники! В стране залоговые аукционы отгремели, идёт самый яростный делёж социалистической собственности меж околоельцинскими деятелями, охота на Быкова (описанная в одноимённой книге Лимонова за его, Быкова, деньги) вот-вот начнётся. А учёные (Э.Г. Беккер, В.В. Быконя делают своё дело - доводят его до издания, до публики. Как эта скромная книга напомнила мне все те методички, что продавал я в книжном магазине при моей родной школе в те года и чуть раньше, в 1992-м... Низкий учёным Томского пединститута поклон - они через все складки земной коры и сшибки формаций донесли свой труд до читателя и тем пролили свет на тайны уходящего на наших глазах этноса. Селькупский язык многое подсказывает - в нём, кажется, звучат одновременно и казахский (язык тюркской группы), и немецкий. Таким образом, раскапывая невольно предыдущие эпохи, понимаешь, как наслаиваются друг на друга языки, внешние черты и насколько всё неизбежно перемешано. Тут и постмодернизма не надо - жизнь сибирская и история российская куда сложнее постмодерна. - Аннука, ти толенд! Попробуйте без подготовки, на слух, угадать - о чём речь? А это всего лишь обращение: «Анна, иди сюда». А вы подумали, наверное, -«А ну-ка, девушки!..» - Маннани нэм Кыршка эя. (С ударением на последнее «э», продолжительное.) 14 МИР СЕВЕРАО крышке, может быть, речь? Нет, это человек представился: «Моё имя Григорий». Как видим мы, селькупский язык коверкает русские имена - и именно тут узнаём мы «почерк» обратных переименований. Например, свои татарские имена, работающие в России, как правило, на такой же манер и переделывают: Ромка, Ринатка, Гришка... Но обратим ещё внимание на конструкцию - ничего до боли знакомого она вам не напоминает? Конечно: my name is... Маннани нэм. Только вот потом само имя, а после него, вместо is -эя. Это, конечно, вопрос к лингвисту - но даже неподготовленное ухо улавливает тут некое единоначалие. Лингвисты рассказывают, что как раз с нашего материка, и точно из этих мест (Омск, Томск), перекочевала на туманный Альбион эта самая группа языковая. И в ходе длительного этого переезда совершались даже такие чудеса: фазан, как название некоего чудища, то есть диковинной птицы, встречавшейся редко, превращался при виде острых плавников новых чудищ, уже в части водного пути, в shark. Вот так фазан и акула стали родственниками - стоит ли удивляться, что селькупский язык доводится роднёй не одному эстонскому языку, но и английскому? Попробуйте, поиграйте губами и шипящими - ускоряя произнесение «фазан», у вас получится в конце концов shark. - Нина маннани лягА эя. Ваши гипотезы? Очень тоже похоже на фразу при знакомстве. Однако, что за имя такое -может, искажённое, - лягА? Лена? Но это: «Нина моя подруга». Таким образом, наша гипотеза выше насчёт тождества ту и маннани подтвердилась. Селькупский язык можно выучить через слова - но вот структура высказываний в нём крайне сложная, непредсказуемая. Хотя и тут некий закон есть: «Нина моя подруга есть», вот что в точности было сказано. Я уже, было, вовсе отчаялся узнать что-то не о полумёртвом языке, а о реальных, существовавших, а лучше даже существующих селькупах-литераторах, - обзвонил всех знакомых томских специалистов, которые лишь руками разводили... Но в самый последний момент помощь пришла оттуда, откуда не ждали. Читал я роман, подаренный томско-ведом и вообще едва ли не главным сейчас в Томске пишущим человеком, Борисом Кли-мычевым. В той же самой университетской книжной лавке, в подвальчике - сперва я купил его небольшой роман «Странные приключения скромного Томича» вместе с «Урманами На-рыма» легендарного Колыхалова. Изданные через полвека после описываемых событий, воспоминания Климычева о послевоенном восстановлении Ашхабада поразили свежестью, самым актуальным ныне, почти юношеским, «пубертатным» реализмом. Написать такое в семьдесят лет? Впрочем, и Маркес же № 1 /2012 смог в девяносто написать обо всех своих Любовях... И вот, уже почти выходя из квартиры Бориса Николаевича после очередного сеанса общения поколений реалистов получаю от него в мягкой обложке книгу, о которой много в Томске слышал, но в продаже не видел. Формат издания - эконом, мягкая обложка, кое-где буквы плохо пропечатаны. «Поцелуй Даздрапермы» i называется - книгу мне вручил Климычев в ответ на просьбу свести с пишущими селькупами, как бы взамен... Ибо знакомая остячка Валентина Кудрявцева давно стала не только американкой, но и миллионершей там, писать перестала. По дороге домой я зачитался трагикомическим романом о перестройке этим - и в нём-то нашёл столь безуспешно разыскиваемого мной селькупа. В силу того, что все имена (но не все отчества) и фамилии в романе изменены на комический лад, списался с писателем по электронке, чтоб уточнить. Он и раскрыл мне, словно по гиперссылке, подноготную, как сказал бы Достоевский, персонажа его книги - не самого яркого, но вполне трагического. В нём, в его судьбе отразилась, пожалуй, и судьба его народа - уходящего в предания, в словари и романы. Та самая беда, которая сживает со свету сверенные народы с момента появления возле них европейцев - алкоголь, - не обошла и селькупов. Остяк-самоед - так ещё называется этот народ в словарях. В каком-то смысле -определение давит на судьбу народа, как злое предсказание. «Что в имени тебе моём?» Да вот то самое - только не самоед, что подразумевало когда-то людоедство и сеяло пугливые мифы вокруг коренных сибиряков, а самопропойца скорее... «Народ, приговорённый к самопропиванию» - адаптируем мы слова из литературно-музыкальной композиции Кузьмы Рябинова на альбоме «Гражданской Обороны» 1996-го года... Вот что Климычев пишет вне романа о своём герое-остяке: Юрий Иннокентьевич Гриишев родился в селе. В Томской области вообще много Гришаевых, этот род многочисленный, Гришаевы были и начальниками в районах, и председателями колхозов. Юрий закончил отделение журналистики в Томском государственном университете. Работал он в областной партийной газете «Красное знамя». Был завотделом сельского хозяйства, а затем стал заместителем редактора этой самой крупной в области газеты органа обкома КПСС. Редакция занимала 4 этажа в большом здании на улице Фрунзе. В начале перестройки демократы отвоевали нижний этаж и создали там демократическую газету, которую возглавил Юрий. Газета называлась «Народная Трибуна». Од Ужин «Авурху». Селькупы нако Юрий вскоре перестал устраивать демократов как редактор. Он слишком буквально понял слова Горбачёва о плюрализме мнений. Он печатал и демократов, и коммунистов. Устраивал дискуссии. Кроме того, когда начались крышевание, рейдерские захваты и поджоги домов, Юрий всё это описывал в газете. А демократов это не устраивало, ведь это было строительство новой жизни... Иногда новое начальство делало Юрию выволочки, пыталось воспитыватъ.Доказывать, что это временный период перераспределения собственности. А Гришаев печатал статьи философов разных направлений. Дискуссии продолжались. У Юры было слабое место, присущее северным народам: он нередко, что говорится, «закладывал за галстук». Его раз побили в закоулке, где он присел отдохнуть. Ему угрожали в письмах. А однажды он шёл домой, и уже возле его дома его свалили пинками. После этого он долго болел и умер. Ну, это списали на хулиганов, хотя, скорее всего, это была политика. Вскоре «Народная Трибуна» закрылась и открылись две других демократических газеты, которые действуют до сих пор. Как видим мы, сочетание национального азарта, огненной энергии организатора газетного процесса сочеталось у Гришаева с выпивонами - что не есть, конечно, только селькупская болезнь, на нервной работе пьют многие... Но ощущается в его конкретном случае какая-то обречённость - в своё время ведь Климычев никому другому даже не пытался нести свои обличительные статьи, и в газете Гришаева их печатали. Коренной сибиряк ощущал опасность, она ему нравилась - но когда капитализм, в романе Климычева описанный с самых «младых ногтей», вошёл в стадию стабилизации, уже не нужны стали обличители и подлинные демократы. Для Гришаева перестройка, безусловно, стала его «минутой славы». Тогда действительно открывались возможности, но кто-то использовал их с оглядкой, а кто-то... Едва не сказал я «по-русски», лихо. И тут, конечно, не нам говорить о национальном характере - ведь остяки (кстати, и это их имя не от OST ли происходит?) были испокон своих невидимых из России веков охотниками, то есть людьми отважными. Газета Гришаева, как следует из романа, финансировалась не всегда достаточно, однако это не останавливало азартного главного редактора, в чём-то сильно напоминающего своего коллегу из газеты, которую вы держите в руках. В романе, как раз понаблюдав «русское национальное возрождение» в томском полуразрушенном Доме культуры «Авангард», открытом на заре 1980-х, а после перестройки разорённом, Климычев идёт в газету Гришаева. Вот этот эпизод, в котором изменены лишь имена, но никак не времена: Хотя большую часть жизни я проработал в газетах-районках, но яда, ехидства и остроты мне было не занимать. Вот и решил пригвоздить к столбу позора своим калёным пером тех, кто разрушил теплицы при школах, превратил в развалины очаг культуры. Месяца через два с лишним после концерта среди прочих других дел я выкроил время для обширной статьи. И решил обратиться к Мешаеву в «Форум народа». Когда-то в юности, заскочив в первый попавшийся дворик, мы пили с Мешаевым водку «из горла», а после шли на танцы. Юрий был кудряв, белые зубы делали его улыбку ослепительной, а глаза были лучисты и привлекательны. Он окончил университет и стал работать в газете «Алое пламя». Родом он из обских остяков, но ничего остяцкого в нем не было. Этакий европеец. И когда начались разные там прихватизации и демахротизации, Меша-ев взял в аренду комнату и объявил о создании нового печатного органа под названием «Форум народа». Местные демократы поспешили дать ему деньги. Новые русские только ещё нащупывали пути к власти, и Юра, отмежевавшийся от партийной газеты, казался им даром Божиим. В Юрину газету кинулась журналистская молодёжь. Туда же из «Пламени» перескочила Сеславина. Она стала начальником штаба газеты, то есть ответственным секретарём. Но Мешаев не оправдал всеобщих надежд. Юра только снаружи был блестящим европейцем, внутри он был азиатом. Он понял демократию буквально. Измождённый, как мумия, профессор-немец печатал тут громадные статьи про людоеда Ленина. А на соседней странице выступал бывший секретарь обкома, пока что переквалифицировавшийся в профсоюзного работника. Он пел дифирамбы Ленину и оправдывал репрессии тридцать седьмого года. Юра давал высказаться анархистам, областникам-сепаратистам, фашистам и полуподпольным комсомольцам. В 16 МИР СЕВЕРА1&.Л:~*л*£* его газете печатались сумасшедшие юродивые, якобы встречавшиеся с чертями или же, наоборот, с ангелами. Какие-то университетские путешественники писали в «Форуме» о встрече с инопланетянами и снежным человеком. Вот к нему-то в газету я и понёс статью про г Новый год, который перестал быть праздничным, про разбитые теплицы и про концерт в холодном и грязном зале, где еврей изображал казака, надев милицейские галифе и махая трёхметровой саблей. Когда я пришёл к нему, он сидел за столом, как нахохлившаяся птица, и тотчас достал из-под стола бутылку мадеры: - Иди ко мне в замы, - попросил он, - ты же газетчик. Напряжение страшное, а стресс снять не с кем. Хотел сделать заместительницей Сеславину, а она, чувствую, в лес смотрит, яму под меня роет. Я сказал, что отошёл от газетной рутины. - Чистоплюй! - обиделся Юра. - Небось Балдонин выступил со статьёй, даром что гениальный писатель. - Да чего в нём гениального? Чёрт деревен-„ ский. - Это ты зря. Правильно писал Кедрин про поэтов: «В круг сойдясь, оплёвывать друг друга». Ты Луку ругаешь, он тебя костерит, а оба замечательные писатели. А вот Крокусова я не терплю. Звонил, чтобы я пришёл к вам в писорг и взял у него рукопись. Я ему и сказал: мол, хлеб за брюхом не ходит. Мы выпили с Юрой по стакану мадеры. Я вручил ему свой фельетон. Он сказал: - Ты всё-таки подумай насчёт замства. В этот момент в кабинет вошла Светлана Ки-янкина: - Софа опять три моих стиха сократила! Вы одобрили, а она!.. Мешаев стал звонить Софе. Потом сказал: - Ну не вошли все стихи, газета не резиновая. Не скандаль, Света, остальные потом напечатаем. И сообщил мне: - Я вот твою кружковку в литературные работники принял, а молодых некоторых уволил, они уже начали учить меня, как надо газету делать. А Света - человек исполнительный. Велел ей взять репортаж из милиции -взяла. Обматерила милиционера, в шары ему плюнула, её посадили, и она всё описала, что в изоляторе видела. Мировой репортаж получился. Вот возьму и назначу её замом. С ней, правда, мадеры не выпьешь, но журналистике её обучить можно, способная. А вот нет у меня такого сотрудника, который бы напился, попал в вытрезвитель и сделал бы репортаж. - А зачем? - А-а, не понимаешь! - махнул рукой Мешаев. - Газете острота нужна. Ладно, ты стихи приноси, лучше всего фельетон в стихах. Вот так: в то время, как внезапно осознавшие себя русскими, нарядившиеся в косоворотки да сапоги-трубы члены литературного кружка Климычева печатали нелепые листовки коренной сибиряк, остяк Гришаев издавал большую и читаемую газету, не щадя своего здоровья. Что тут скажешь: кто из них более русский по характеру - который один за всех, который не сдаётся? Вот так мы и возвращаемся к мифическим представлениям о национальных характерах и реальным... Умер Гришаев от инсульта, затравленный, сжитый со свету сросшимся с новорусским бизнесом чиновничеством, которому перестроечный уровень громкости-гласности стал опасен. Конечно, подтачивало здоровье и питие... Ему нашли замену в лице сотрудницы газеты, которая в романе Климычева фигурирует в ещё одной сцене, в гостинице «Октябрьская», в ванной оргии... Сам Гришаев художественных произведений не писал (по крайней мере, нам это неизвестно) - если не считать передовиц тех газет, которые теперь можно считать этно-библиографической редкостью, и в томских архивах поискать стоит, если сохранились подшивки. Однако как организатор писчего дела - селькуп Гришаев остался в истории Томска новых времён, целиком выразив себя в работе. Отдав ей и здоровье, и талант, и характер. Свой небольшой рассказ о сгоревшем на работе селькупе Борис Николаевич в нашей переписке завершил так: У себя дома на маленьком пятачке выращивал шикарные тыквы, кабачки, морковь, капусту. Умел хорошо готовить всё это. У супругов родились мальчик и девочка, с которыми я ходил вместе с Юрой в дремучие леса за грибами и ягодами. Ещё Юрий любил читать. Особенно Пушки-на,Лермонтова и Климычева. Последнего просто по знакомству. Вот такие дела. ТОМСК - МОСКВА №1/2012
|
