НОЧЬ В ДРЕМОТНОЙ ПОЛУМГЛЕ

 

Мне нередко снится дремотная полумгла. Изогнутая подковой бесконечная скамья из отполированных широких плах, плеск арычной воды

позади меня за скамьей. Необычайно толстые и высокие деревья, где-то у верхушек своих протягивали ветви, как мохнатые руки. И после адского здешнего пекла первые струйки прохлады овевали лицо Я ехал в отпуск из Ашхабада, в Ташкенте была пересадка, и я решил посмотреть на бывший дворец великого человека хотя бы одним глазком. Но добрел только до этой скамьи. Возле меня сидели девчата. Оказалось: фабричные, в общаге душно, будут сидеть тут до утра. Сказал, чтобы разбудили с рассветом. Мой поезд уходит в семь, я погляжу на дворец, и - на поезд. Я сразу отрубился. Очнулся от жаркого солнца. Вокруг – никого. На часах полседьмого. Искать такси? Чушь! Денег у солдата - крохи, зато есть привычка к марш броскам. Я прибежал к своему поезду, когда он уже отправлялся. Мокрый от пота, вскочил на подножку.

       Сорвалась попытка побывать в ташкентском музее. Я служил в Ашхабаде, увольнительные проводил у моего сослуживца Володьки Пьяноводова, а у того был отчим, старый возрастом. Никодим Иванович Пьяноводов. Казак, некогда служивший в Ташкенте у Великого Князя Николая Константиновича Романова. Его рассказы разожгли мой интерес. Помню, в 1951 году в павильоне гарнизонного ДОСА фотографировал меня ашхабадский армянин. Он говорил: -Подумать только, молодой человек и уже такая слава! -Да какая же слава? - В Ташкент едешь, на смотр самодеятельности Туркестанского военного округа. Не каждому - честь. Как поэт выступать будешь. Твоя фотография будет висеть на стенде в Ташкенте, и здесь у нас в ДОСА тоже повесим. Реклама фотоателье. Красавец! Потом придешь, тебе одну фотку подарю, которая похуже … Группу наших самодеятельных артистов возглавлял пожилой замполит. Не давал выйти из вагона. И у проводника чаю не было. Я ехал, и думал про дворец Великого Князя Николая Константиновича. Может, в этот раз как-то удастся заглянуть в музей. В Ташкенте на вокзальной площади нас усадили в грузовики. И доставили к тем зданиям, которые писатель Солженицын описал в своем романе «Раковый корпус». Группа скульптур у входа, как бы громоздились друг на друга. Дальше в аллеях были и одиночные скульптуры. Два здания были совершенно пусты, там не было ни столов, ни стульев, ни матрацев только металлические кровати с простыми сетками и от них шел сбивающий с ног запах дезинфекции. Видно клопов и вшей из казармы выживали. - Ничего! – сказал сопровождающий, - Вам тут не жить, будете всю ночь репетировать… - и исчез как джин из бутылки. Голова у меня гудела и не только от дезинфекции. Съехавшиеся со всего гигантского Туркестанского военного округа оркестранты принялись репетировать. Возникла ужасающая какофония. Каждый оркестр пытался заглушить все остальные. Я двинулся к выходу, у дверей стоял дневальный с со штыком на поясе: -Куда? Назад! Окна были открыты настежь, но запах дуста забивал ноздри и легкие. Я дремал, свесив голову в окно. Утром подогнали грузовики и повезли нас в Дом Советской Армии. Там велели ждать возле кулис. Удалось выпить теплого лимонада. Я присел на корточки и задремал. И вдруг услышал свою фамилию. Получив пинок под зад, вскочил. Услышал гневный голос замполита:

 - Урод, в попе ноги! Его номер, он спит! Вернемся, неделя ареста на воде и хлебе. Марш на сцену! Постарался выйти пободрее. Глянул в зал и обомлел: первый и второй сплошь – генералы! Я начал читать:

Там сценою была автомашина,

Служил там декорациями сад.

Негромко: "Ой, Галина, он, дивчина!” -

Солист на сцене пел для нас, солдат.

Арык вдали мурлыкал монотонно,

Дурманом пахла южная весна,

Тому певцу на крылышко погона

Присела величавая луна.

У парня был не очень сильный голос

Оркестр играл - кто в лес, кто по дрова,

Но у солиста сердце раскололось

На нежные печальные слова.

Он внес тогда такое в будни наши,

 Чего нам не хватало, может быть,

И повар плакал, обещая каши

Солисту завтра больше положить.

 

И когда я услышал громкие и долгие аплодисменты, понял: нет, не посадит меня замполит на гауптвахту, вон как генералы хлопают от души, улыбаются. Прочел еще два стихотворения. Откланялся. Тоже хорошо похлопали. Вышел во двор, присел на скамью под деревом. Лейтенант ко мне подсел: -Я из газеты «Фрунзевец». О! Это была всем газетам газета! Она выходила на весь туркестанский военный округ, дублировпась не то на семь, не то на восемь языков. И тираж был громадный, и гонорар – соответственно. Сотрудник «Фрунзевца» уговорил меня стать спецкором, и сразу же выписал удостоверение. Я спросил будут ли меня вызывать на какие-нибудь слеты спецкоров и как часто. Он ответил неопределенно. Вернулся в Ашхабад, аккуратно писал заметки во Фрунзевец. Но в Ташкент меня, увы, так и не вызывали.

      При помощи русской горькой выжимал из казака Никодима Ивановича Пьяноводова всё новые эпизоды его службы у Великого князя. В архивах кое что находил. Англичане гулявших когда-то по знакомым мне ашхабадским садам. Кажется, именно господину Бейли со товарищи, как говорится, наставили фонарей под глаза ашхабадские грузчики, за то, что иноземцы попытались соблазнить местных красивеньких белошвеек. Мой друг Валентин Глыбин написал поэму про Наркома Полторацкого, расстрелянного в Мерве. У нас возник с Глыбиным спор. Я говорил, что же за герой Полторацкий? На что надеялся нарком труда Совнаркома Туркреспублики, выезжая без вооруженной силы в Ашхабад, где англичане спровоцировали контрреволюционный переворот? Он был наивнее пятилетней девочки, если считал, что только за счет своего красноречия сможет изменить ситуацию. Он доехал лишь до Мерва, где его и расстреляли. Не зря Мао Дзе Дун, изрек однажды: «Винтовка рождает власть». Да это и без Мао – козе понятно. А Глыбин спорил: - Вот потому он герой, что без оружия! И потом послушай, у меня в стихах звукопись, какая: «Репетек-Репетек-Репетек!» Это название станции, это колеса стучат! А потом Ашхабад в Полторацк переименовали! Зря, что ли? -То-то и есть, что зря! Ведь вернули потом прежнее название! Глыбин гневался. Но и я не хотел уступать. И снова бессонными ночами я сидел и переписывал разными путями попавшую ко мне информацию о жизни Великого Николая Константиновича и его близких. Что же такое – судьба? Кто и как поворачивает её колеса? Если бы после Александра Второго императором по праву стал бы наследник Великий Князь Николай Константинович, возможно история пошла бы по совсем другому пути? И не было бы позорно проигранной войны с Японией, не было бы развалившегося русско-германского фронта. И не было англичан в Ашхабаде, в Хиве в Ташкенте. Не было бы расстрелов, зверств, распада великой империи.

И грамота со смотра:


ГРАМОТА
рядовому Климычеву За активное участие в художественной самодеятельности и хорошее исполнение репертуара на ХI окружном смотре художественной самодеятельности Туркестанского военного округа Командующий войсками округа Генерал-полковник А. Лучинский Начальник политического управления ТУРКво полковник В. Дибров 18 июня 1953 года г.Ташкент.

 Ну, вот, а теперь Ташкент – заграница, блин! Так что я грамоты получал за рубежом, а теперь и роман пишу про Ташкент. Вона! .