| И ВСЕ-ТАКИ РЫБАК! С Николаем Константиновичем встретились мы совершенно случайно, я жил в таежном городке Асине, туда прибыла группа писателей из Москвы, выступали они в клубе деревообрабатывающего комбината, где я тогда работал. Заведующему клубом, симпатяге Петровичу, взбрело в голову пройти за кулисы и сказать там приезжим, что и в Асино есть свои поэты. Не думаю, что там этому сообщению кто-либо слишком обрадовался. Москвичей уже ждал у крыльца автобус, обкомовцы торопили. Петрович в дверях буквально вцепился в Старшинова, мне было стыдно, а Старшинов сказал: ? Прочитайте самое короткое свое стихотворение! Я и прочел две строфы, пока москвичи рассаживались, и кричали Старшинову, чтобы он тоже садился в автобус. Но, видимо, и в этом гвалте Старшинов уловил что-то, ибо он мне дал свою книжку, на обороте которой написал свой домашний адрес: ? Пришлите рукопись! ? крикнул он в тот момент, когда дверь автобуса уже закрывалась. Вскоре я отправил ему рукопись, а 29 декабря 1972 года получил от него письмо. " Я вам могу сообщить, что в альманахе " Поэзия", который я редактирую, идут 8 ваших стихов...(Правда, его еще будет читать главный редактор всего из-ства, который курирует художественную литературу, но я думаю, что всё будет нормально). Что же вы при встрече мне ничего не сказали? Ведь по приезде в Москву я вспомнил, что печатал Вас в "Юности" ? "Когда замолчала валторна..." Я удивился его памяти. Почему я ему ничего не сказал? Да разве я знал, что мое стихотворение опубликовал именно он? Еще в 1954 году из Ашхабада, где я служил в армии, самонадеянно послал я в столицу единственное свое стихотворение с приложением своей фотографии, и оно было напечатано вместе с моим портретом! С тех пор столько воды утекло! Я не из тех, кто собирает все свои публикации, каждое лыко ставит в строку. И об этой публикации тоже забыл. А вот Старшинов ? помнил! У нас завязалась переписка. Причем, Николай Константинович писал не скупо, почти каждое письмо ? стандартный лист, заполненный мелким почерком с двух сторон. В письмах он не без юмора рассказывал о своих редакторских делах, о редких его наездах на природу, о своем фронтовом друге Павлине Владимировиче Малинове, прислал его адрес. Сельский этот житель очень любил и ценил поэзию. Я послал Малинову свои стихи, и он прислал мне несколько писем, в которых рассуждал о стихах, о русской литературе, это были заметки неравнодушного к прекрасному русского человека. Нередко письма Николая Константиновича касались возможности моих новых публикаций. Появились мои стихи еще в четырех альманах "Поэзия", в сборниках, "Двенадцать дорог", " Час России", еще в двух журналах "Юность". Вышло у меня с помощью Старшинова две книжки в издательстве "Молодая Гвардия" и две в издательстве " Современник". Николай Константинович писал о моих стихах в журнале" Наш Современник", в книжке " Памятный урок". Долго пришлось бы перечислять все мои публикации, которые он организовал в центральной прессе, все рецензии. Он пристраивал мои стихи даже в настенные календари! В первый его приезд в Томск, мы долго бродили по городу. В университетской роще показал я ему каменных баб, вывезенных когда-то томскими купцами из степей Хакассии. " Бабам" было примерно по девять тысяч лет. У каждой в руке был некий сосуд, как объясняли ученые, имеющий ритуальное значение. Николай Константинович тогда, что говорится, " завязал", и, глядя на каменных истуканов, с неподражаемой интонацией сказал: ? Надо же! Девять тысяч лет тому назад, и у каждой ? рюмка! Еще рассказывал Николай Константинович, как он женился, Был он в Латвии. Гостил на каком-то хуторе. Мылся в бане с " лесными братьями", у них там и выпивка в бане есть. Ну, выпил он и стал "лесных братьев" ругать. Когда вернулся на хутор, хозяева ему сказали, что вел себя плохо, так можно было вообще из бани не вернуться. И приглянулась ему хозяйская дочка. А они её отдавать её за русского, да еще за поэта, никак не хотели. В день его отъезда её одежду и туфли спрятали. Он все-таки её увез... С ним было весело, анекдоты так и сыпались из него, и все ? по делу! А вечером в гостинице Томск, он снял ботинки, носки, и я увидел, что из покалеченных его ступней сочится сукровица! ? А я-то вас по городу водил! Что же вы не сказали? ? Да что говорить-то? Что теперь ? не жить? Свыкся... Естественно, расспрашивал он: как, когда начал я писать, кто учил? Я родился и рос в Томске, в армию призвался из Караганды, а демобилизовался в Ашхабаде. Отец погиб. Детство, отрочество прошли в войну. Хлебнул горя. В Ашхабад на огонек экзотики ехали многие знаменитости, но у меня и мысли не было показать им свои стихи. Единственно, с кем мог я посоветоваться, поспорить насчет поэтов и поэзии, был Юра Рябинин, курянин, окончивший Ленинградский университет. Судьба свела нас в газете " Комсомолец Туркменистана", куда посчастливилось мне устроиться после демобилизации, хотя я и был тогда достаточно безграмотным малым. Я и рассказал Николаю Константиновичу об этом своем поэтическом менторе, и о том, что он трагически погиб. Николай Константинович сказал: ? Я это знаю. Я тоже был там, на празднике поэзии в Красноводске. И когда собрались ехать в Ашхабад, я чуть было, не сел в машину вместе с Рябининым. Аксакалы отговорили. Куда, мол, ты! Пусть молодые восемь часов жарятся в пустыне! А мы полетим самолетом... Да... поехали в этой машине поэты Курбанназар Эзизов, Юрий Рябинин, и москвич Василий Шабанов. Вылез беглый солдатик из песков, увидел в вечернем сумраке фары на шоссе и дал очередь... А я в Красноводске-то уже ведь сел в эту машину, меня старики из неё буквально вытащили. Судьба! А потом из Ашхабада летел домой вместе с гробом, в котором лежал Василий Шабанов... После этого визита, Николай Константинович прилетал в Томск еще раз, но в этот раз он мне показался печальным и задумчивым, меньше было анекдотов, меньше веселья и смеха. Рассказал он мне, как в больнице лежал. ? Был там у нас Кеша. Лежит-лежит. И вдруг исчезнет из больницы дня на два, на три. Вернется, спрашиваем, мол, где был? А он отвечает, дескать, у бога на совещании. Нет, не так далеко... Сперва ехать на метро, потом на троллейбусе, а потом еще на трамвае. Что решили? Атомную войну делать! Страшно? А чего страшного? По телевизору будем смотреть!... Письма от Николая Константиновича до самой его смерти ко мне приходили регулярно. Причем, это не были ответы на мои письма. Я сам первый писать не решался, чего человеку надоедать? Старшинов письменно журил меня: " Вы мне давно не писали, напишите о своих делах". Сам он сообщал о различных литературных событиях, о своем житье-бытье. Писал о том, что загружен работой, что не чает, как вырваться от бумаг и рукописей, куда-нибудь в такое место, где рыба хорошо клюёт. Помнится, при встрече он меня спрашивал: ? А вы, случайно, не рыбак? Соврать я ему не посмел, честно признался, что не рыбак. Он еще переспросил: ? Что? Совсем? Я сказал, что ? совсем. Хотя, вообще-то, в детстве ловил на удочку, да иногда пропитания ради. А голы спустя, работал в сельском районе, возле великой реки Оби. Как было не рыбачить? Бывало, что на зорьке садился где-нибудь, по течению ниже зернохранилища, язей выуживать. ? Вот! - торжествующе сказал он,? значит, все-таки рыбак! Николай Константинович присылал мне почти все свои новые книжки. Я их бережно храню. Весть о его кончине меня опечалила и поразила, мне казалось, что хорошие и добрые люди не должны умирать, Это несправедливо. Б.Климычев.
|
