Имя заслуженного  артиста РФ Андрея Ташкова невидимыми узами связано с Достоевским.  На заре творческой карьеры он сыграл главную роль в многосерийном фильме   «Подросток», который поставил по одноименному роману Федора Михайловича отец Андрея, режиссер Евгений Ташков.  А на «Амурской осени»  Андрей Ташков представил новый фильм отца, сегодня уже мэтра отечественного кинематографа  — «Три женщины Достоевского», где сам предстал перед зрителем в роли  писателя.  Фильм рассказывает о взаимоотношениях Достоевского с любимыми женщинами — Марией Исаевой, Аполлинарией Сусловой, Анной Сниткиной.

— Андрей Евгеньевич, расскажите, как создавался этот фильм.

— Такую картину снять было очень проблематично, сейчас в кино другие тенденции.   Пробить такой  сценарий, воплотить его в картину было очень сложно.   Один только факт —  сценарий был написан 15 лет назад, и все это время Евгений Иванович не мог воплотить его в фильм, продюсеры отказывались, съемки откладывались годами.  Наконец, долгий поиск продюсеров и денег  дал  результат, съемочный процесс начался.  Но он тоже двигался с большими паузами — снимаем блок, потом месяца три проходит, снимаем следующий блок и так далее.  Эта растянутость во времени с огромным количеством остановок и фальш-стартов очень затрудняла. Учитывая возраст Евгения  Ивановича, а ему в декабре будет 85 лет, это убийственный режим.  Была заложена зимняя натура, говорили, вот сейчас начнется, съемки зимой, а деньги появились после нового года. Ну, значит, доснимете следующей зимой.  Зиму снимали в марте, в результате. В июне за месяц сняли все интерьеры на «Мосфильме», и Францию сняли там же. Был бы бюджет картины больше — можно было снять реально за границей.  Марк Захаров однажды сказал, что у него был бы инфаркт, если бы его картину законсервировали. Евгений Иванович все стоически выдержал.

— Четверо Ташковых на съемочной площадке  — это  уникальный случай.   (Евгений Ташков в главной роли снял старшего сына, во второстепенных — свою жену  Татьяну Ташкову и младшего сына  Алексея. — Ред.)   Как вам работалось?

— Сейчас уже нормально (улыбается).

— А когда вы снимались у отца впервые, какие были ощущения?

— Когда снимался «Подросток», мне было 25 лет, и это была роль на сопротивление. Я  хотел на экране как-то закрепиться более мужественным, а здесь роль шла в сторону ослабления, открытости, в сторону возраста, который не играется — его сыграть невозможно. Для меня это была внутренняя ломка, физиологически было неприятно идти в эту сторону. На экране интересен человек со слабостями, меняющийся изнутри, когда его душа находится в поиске. Если человек не меняется, он не имеет права быть героем, если говорить о драматургии.  Это во-первых. А во-вторых, рядом человек, который очень требователен, который тебя очень хорошо знает, и который спуску не даст.

По тем временам в силу меньшего внутреннего опыта мне было сложно. К тому же мы еще и жили вместе. И на съемочной площадке мне хотелось вести себя повеселее, пооткрытее, шутить хотелось. Но я был лишен этой возможности — ведь все будут внимательно смотреть: он так свободен, потому что он сын режиссера?  В общем, было много ограничений такого характера. А съемка — длительный процесс.  И ты все время  находишься в этом колпаке, не в своей тарелке, и надо вести себя не так, как хочется.  В общем, все было непросто.

— Вы что-то обсуждали с отцом во время съемок?

— Когда Евгений Иванович был напряжен съемками с большим количеством актеров, а я был напряжен тем, о чем сейчас говорю, мы ничего не обсуждали.  Не получилось бы диалога.  

— Вам понравился тот герой, которого сыграли?

— Я не о герое говорю, а о  преодолении внутренних препятствий, о состоянии души в момент съемки, чтобы несмотря на все ограничения,  любовь внутри была, вот что самое главное.   Я считаю, что внутренне, по-человечески, я это прошел.

— Вы как никто другой близко подошли к  личности Достоевского.  Как вы считаете, правильно ли изучать Достоевского в школе?

—  Вопрос в том, как изучать — важно отделять,  изучается ли произведение литературы или картина мира. Надо начинать с картины мира, должны быть ответы на самые главные вопросы: кто мы, откуда и куда идем. С ответов на эти вопросы начинается выстраивание картины мира. Дальше входим в зону литературы — чем она занимается, какими способами воздействия обладает, что такое художественный образ   и что такое вкус. Почему о вкусах не спорят, но о них рассуждают. И когда на все вопросы есть ответы, и я уже  в этом спектре, я начинаю вы сказывать свою точку зрения, доказывать ее. И с моей точки зрения, которая сформирована, мне уже  любопытно посмотреть: а как тот или иной писатель справляется с задачами, которые  на него возложены, как отражение космических и божественных  законов.  И какой есть зазор между человеком и писателем, как влияет его человеческое несовершенство на то, что он делает в творчестве.  А сам он понимает эти космические и божественные законы, или он  решает только свои проблемы, в том числе и денежные? И где потолок воздействия литературы? Может она дойти до философии, или только намекнуть на нее?  В школе изучать можно любого автора, но нужно иметь ключ. Все можно как возвысить, так и испортить.  Если дать ключ, не будет отвращения к любому виду знаний.

— А вы с Достоевским как познакомились?

—   Как все, в школе. «Преступление и наказание»  читал, как все. То есть  где был острый сюжет, я читал, а где видел паузы  и чувствовал, что меня автор водит за нос, те страницы я, разумеется, перелистывал. И потом я убедился, что Достоевский очень любит гнать страницы. И видна поспешность часто — если бы его время не подгоняло, разве  так бы он написал тот или иной фрагмент? Нет, думаю, гораздо лучше. Но что мы будем его тут судить? У него не было выбора — была такая ситуация.

— Сегодня очень мало, если не сказать, что совсем нет  биографических фильмов о жизни русских писателей…

— Чтобы фильм прошел по телевидению — я бы очень этого хотел.  Хотя мне кажется, что сейчас поздно обращаться к Достоевскому. Сейчас нужно обращаться к христианству. Сейчас общий нравственный кризис, и нужно обращаться не к тому, что говорил Достоевский, а к тому, что говорил Христос  о любви в своем сердце. Литература — это слишком долгий путь, чтобы к этому выйти.