Юлия Климычева

КОЛЯДА ВЫВАЛЯЛ АКТЕРОВ В ГРЯЗИ

Благовещенск ждал скандала от Гоши Куценко, который обещал предстать обнаженным перед публикой в спектакле «Леди-ночь». Но получил его на спектакле «Коляда-театра» из Екатеринбурга, где в «Ревизоре» перед зрителем предстали  обнаженными сразу двое актеров.

В финальной сцене выяснения, кто же все-таки первый принял Хлестакова за важного чиновника, все вдруг  указали пальцами на Добчинского и Бобчинского, сорвали с них одежды и стали закидывать грязью.  В буквальном смысле -  на сцене с самого начала стоял огромный короб с грязью из цветочного магазина, символизирующий никогда не высыхающую лужу перед городской управой. Лужа в спектакле – от Гоголя, текст и имена персонажей – тоже. Все остальное, включая ударения в словах,  – от Коляды. 

Россия – это корыто с чавкающей грязью

Грязь стала главной метафорой спектакля.  В корыто с чавкающей грязью первым дело вступали все появляющиеся на сцене персонажи. Все они появлялись на сцене с ведерками. Сперва снимали калоши и делали проходку по грязи. Потом макали грязные ступни в свои ведра,  обувались в калоши, сгибались пополам  и начинали тряпками подтирать следы от грязных ног, при этом произнося свои реплики. Зритель понимал, что подтирай не подтирай – чище не станет. Мол, есть такая извечная русская привычка  делать бесконечную, а главное, бесполезную работу. Или еще одна привычка – с задумчивым видом носить воду решетом, что тоже время от времени проделывали актеры.

В этом спектакле грязь заменила собой все. Чиновники, давая взятки Хлестакову, брали комки грязи и клали в его протянутую руку. Хлестаков,  одновременно ухаживающий за женой и дочкой городничего, вывалял обеих в грязи, а уж сам  при этом катался в коробе с чавкающей жижей с явным наслаждением. «Фитюлька и тряпка», показывая, что он и с Пушкиным на дружеской ноге, брал увесистый шмат грязи и с наслаждением запускал им в портрет «солнца русской поэзии». И так далее.

Россия – это невыводимая грязь и азиатчина, твердил спектакль каждой минутой сценического времени. На головах у всех героев – тюбетейки (сам Коляда этот головной убор носит постоянно – на сцене и в жизни), а одеты они в лоснящиеся от грязи восточные халаты.  Ударения в словах они ставят также  на свой манер – ревИзор,  департамЕнт и т.п. Последнее режиссер объяснил тем, что он таким образом попытался пародировать речь  высоких чиновников, говорящих «обеспЕчение», «нАчать». Ведь Городничий – не меньше, чем мэр.

Как справился наш театр с грязью, оставшейся после спектакля, отдельная история, и ее раздули некоторые СМИ.  Но дело не в этом -  главное, какое впечатление  осталось у зрителей. Из краткого общения в фойе после окончания спектакля  выяснилось, что многие не готовы ни хвалить, ни ругать спектакль. Потому что, с одной стороны, что-то зацепило и заставило досмотреть его до конца.  Но с другой – восторг выражать как-то язык не поворачивался. Чаще всего звучало слово «Непривычно».

Педагоги, которые привели школьников, еще не читавших «Ревизора», были в смятении. Но скрепя сердце, пообещали разобрать с детьми постановку и попытаться им объяснить, что хотел сказать режиссер. Зрители старшего поколения возмущались и негодовали. Одна лишь студенческая молодежь приняла спектакль восторженно -  по их признанию, даже таким образом осовремененную и переосмысленную классику  смотреть интереснее, чем  традиционные спектакли.

То, что художник имеет право на  собственное видение – неоспоримо. Как и то, что его видение может не совпадать с мнением окружающих. В рамках «Амурской осени» нам показали авторский театр Николая Коляды, как одно из многообразных направлений  театрального искусства. Наверное, и страшнее бывает.  Другой вопрос – насколько это соответствовало формату «Амурской осени» и ожиданиям зрителей? По мнению московских критиков и театроведов, это больше подошло бы  для другого фестиваля. Для форума авторских театров, например,  или  для состязания любителей современного прочтения классики.

Но интересно, что на пресс-конференциях внеконкурсный «Ревизор» в  постановке Николая Коляды обсуждается чаще, чем  конкурсные антрепризные спектакли, показанные на сценах в ДК профсоюзов и областной филармонии, и мнения высказываются полярные.

«Я устал от бутафорского театра»

Разговор с Николаем Колядой  состоялся  в два приема - перед спектаклем и после него, на пресс-конференции, куда Николай Владимирович пришел вместе с актерами.  Он был в неизменной тюбетейке.  Эпатажный автор и руководитель эпатажного театра (он же по совместительству драматург, главный редактор литературного журнала «Урал» и  педагог) выглядел уставшим.

- Коляда ставит только свои пьесы. Почему вы взялись за Гоголя?

- Потому что у меня в театре есть потрясающий актер – Олег Ягодин, и я всегда знал, что он обязан сыграть Хлестакова и Гамлета. Часть намеченного я выполнил, все остальное – впереди. Спектакль можно ставить, если в труппе есть актеры, способные вытянуть определенные роли.

- Как можно сформулировать направление «Коляда-театра»?

- Фишка нашего театра – продвижение современной уральской драматургии. Мы этим занимаемся. Два года мы работаем официально, ставим мои пьесы - потому что в Екатеринбурге все знают, кто такой Коляда, знают, что мои пьесы  – качественный продукт, что это спектакли, на которых сначала смеешься, потом плачешь. Собственно говоря, за этим люди и ходят в театр – посмеяться и поплакать. Пьесы моих учеников мы читаем в проекте «Театр у бойлерной», два года этот проект пользуется популярностью у молодежи. Я должен думать о кассе,  потому что наш театр – некоммерческое партнерство. Нам денег никто не дает. Мы должны думать о том, чтоб зритель пришел  и вместе с тем – не сильно продаваться. Потому что можно, конечно, снять штаны и показать голый зад. Или чем-то там еще завлечь публику, но мы стараемся завлечь хорошим продуктом. И в то же время мы помним, что есть академический театр драмы, у которого свое направление. Мы – альтернативный театр. В двухмиллионном городе всегда найдутся 50-70 человек, которые придут в наш зрительный  зал,  и им будет  интересно. Мировой театральный процесс очень разнообразный. И плохо, когда в городе только один театр – академичный, «театр на котурнах». И пусть будет другой, немножко странный. Главное – чтобы не было скучно.

- Вы успеваете пьесы писать, после того как создали свой театр?

- Успеваю, когда нужно. Попросила меня Лия Ахеджакова написать для нее «Мадам Розу» - написал. Попросила Галина Борисовна Волчек написать пьесу для Гафта и Дорошиной, я рассказал ей сюжет – она похохотала и сказала: «Пиши!». Так появилась  «Старая зайчиха» - в октябре Волчек обещала начать репетировать. Дело в том, что я написал уже столько пьес, что можно сделать паузу и заниматься чем-то другим – режиссурой, работой со студентами,  редактированием журнала. Не все мои пьесы  прочитаны театрами, и  это очень жалко.  За мной закрепилось клеймо «чернушник». Сам виноват, что написал так много пьес. Да, среди них есть «чернушные», но немало и сентиментальных. Понимаю, что пик моей популярности случился лет десять назад – когда я начал рассылать свои пьесы по театрам. Мне хотелось заработать славы и денег, потому что я был нищим человеком.

- Заработали?

- Заработал. И сразу понял, что не это главное. Мои финансовые проблемы решились, а внутренние – нет. Сейчас все мои авторские уходят на театр. И я счастлив, что у нас есть коллектив единомышленников.  Кто-то из великих сказал, что в театре коллектив  единомышленников может заменить гениальность. У нас тот самый случай. Наверняка многие скажут о «Ревизоре», что это не театр, что в театре так нельзя… Можно! В театре можно и так, и иначе. Пусть будет разный театр. Я устал от бутафорского фальшивого театра. В театре все должно быть настоящим.   Зрители должны забыть, что они в театре. Чтобы они шли домой и думали о спектакле, а не забыли бы о нем сразу же после выхода из  зала. Хотелось разбудить людей. Поэтому пытаюсь создавать спектакли, где много настоящего, отчего зрители вздрагивали бы. Может быть, сегодня ползала встанет и уйдет, скажет «До свиданья, Коляда. Нам такое не надо. Мы хотим смотреть Чехова в белых костюмах». А другая половина скажет: «Гениально!» Это дело вкуса.

- Как вы относитесь к ненормативной лексике на сцене?

- Нормально. Если говорить о репетициях, то так репетирует Виктюк, так репетирует Волчек, так репетирует Коляда. В спектакле – смотря как это преподносить. Если артист говорит бранное слово академическим голосом, чтобы его слышали в последнем ряду – это смешно. Если как в жизни, для связки слов – почему бы и нет. Ведь  в жизни мы матом не ругаемся – мы на нем разговариваем. То есть если это естественная бытовая речь моих героев, как с ней быть? Причесать? Но это не будет правдой, в это никто не поверит. Когда играют мои пьесы другие театры, я смотрю и сгораю от стыда. Особенно когда актер, замирая от собственной смелости, выговаривает бранное слово так, что его слышат даже в гардеробе. Думаю: «Коляда, ты зачем эту пошлость вообще написал?» Но  мои герои это говорят впроброс, для них это как знаки препинания. Для  меня неважно, ненормативная лексика или нормативная, лишь бы пьеса трогала зрителя.

- Почему вы решились приехать к нам?

- Театр наш молодой, он на самоокупаемости. Когда нас приглашают на фестивали и говорят: мы вас примем, но дорога – за ваш счет, - я благодарю и отказываюсь. Потому что денег на билеты у нас нет. А когда приглашают полностью за счет оргкомитета  - разумеется, мы соглашаемся. Потому что для актеров это очень важно – приехать в другой город или другую страну. Себя показать, на людей посмотреть. Ни гонораров, ни суточных мы не получаем, но нас привезли, поселили, кормят, а мы играем спектакли.

В июне мы были в  Москве, показывали шесть спектаклей – три на сцене театра «Современник» и три в центре Мейерхольда. 22 сентября  отправляемся на   театральный фестиваль в Словакию.

- Культуролог и кинокритик Кирилл Разлогов оценил направление вашего театра как социальная провокация. Вы согласны?

- Абсолютно согласен. Театр – всегда провокация. Иначе это не театр.

Сентябрь 2007

газета «Амурская Правда»