Юлия КЛИМЫЧЕВА.

ЖАН БЛАНКОВ, БЕЛЬГИЕЦ С РУССКИМ ПРОШЛЫМ

Он по-европейски элегантен. Это проявляется во всем - в том,

как он присаживается по просьбе фотографа на парапет набережной,

чтобы запечатлеться на фоне Амура и белоснежного "Миклухи",

как идет не спеша вдоль торговых рядов "Мавритания" - именно

так называлось одно из зданий АмурКНИИ необычной

архитектуры в то время, когда по этим местам прогуливался

его прадед, амурский купец и золотопромышленник Михаил Семенович

Бродовиков. Как, наконец, пожимает руку при приветствии

или на прощание. И собеседник Жан Бланков, доктор исторических

и филологических наук, профессор Брюссельского университета,

тоже необычный.

"Мое бельгийское имя Жан. Но можно и по-русски - Иван

Борисович, это тоже будет правильно, моего папу звали

Борис," - предваряет он разговор. Мне очень хочется называть

его Жаном - не часто приходится так запросто общаться с

бельгийскими профессорами. Но решив, что это обращение в своей

Бельгии он и без меня слышит каждый день, останавливаюсь на

русском варианте. Где же еще, кроме России, по имени-отчеству

величают?

- Иван Борисович, знаю, что вы не первый раз в России...

- О, эта поездка в Россию для меня юбилейная - она

шестидесятая по счету. Я опытный путешественник. А в

Благовещенске, на Дальнем Востоке я во второй раз - был

здесь год назад по приглашению областного краеведческого

музея. Не хочу загадывать, но хотел бы приехать через год

еще. Этот город стал мне родным, здесь могила прадеда.

- Расскажите, пожалуйста, о ваших русских предках.

- Мой прадед, Михаил Семенович Бродовиков, купец,

золотопромышленник, был членом городской думы в 1898 - 1902

годах. У него было прозвище "Добряк" - так мне рассказывал

отец, а ему - бабушка. Видимо, он много хорошего делал для

людей. Когда он умер, на средства горожан ему сделали

памятник. У нас сохранилась фотография - его сын сидит под

этим памятником, высоким, темного мрамора. Сохранился и

проект этого памятника - очень красивый, стела была увенчана

куполом. И, представляете, во время встречи с работниками

областной научной библиотеки две женщины мне говорят, что

помнят этот памятник, они в детстве жили рядом с кладбищем и

часто там играли. И что снесли этот памятник совсем недавно

- в конце шестидесятых. А я был уверен, что это сделали

сразу после революции. То же самое и с домом Бродовиковых,

который стоял на улице Садовой (сейчас - 50 лет Октября), он

тоже был разрушен в 60-е годы, и об этом я тоже узнал

буквально неделю назад.

Моя прабабушка-купчиха Марфа Степановна занималась

благотворительностью, о чем остались записи в благовещенских

адресных календарях. Дочери Бродовиковых учились в Европе,

моя бабушка - в Брюссельском университете. Марфа Степановна

отправилась навестить дочерей, а первая мировая война

помешала ей вернуться домой. Она умерла в 1916 году в

Париже. Бабушка моя так и осталась в Бельгии, выйдя замуж за

горного инженера Бланкова, тоже русского эмигранта, родила

двоих детей, один из них - мой отец.

- И никому не удалось, кроме вас, побывать на родине предков?

- Мой отец был проездом в Благовещенске, когда сражался в

составе французского экспедиционного корпуса во время

гражданской войны. Корпус прошел через Иркутск, Дайрен

и, обогнув пол-земного шара, вернулся в Европу. У нас в

качестве семейной реликвии хранится газета корпуса, сотня

номеров на хорошей японской бумаге в переплете ручной

работы из кожи. Часть фотографий отца времен войны я передал

в Музей российской армии в Москве.

- А еще у вас сохранились семейные реликвии, связанные с

Россией?

- Самородки золотые с зейских приисков. Серебряный

подстаканник с монограммой "АА" - в память об Александре

Алексеевском, возглавлявшем Благовещенское правительство при

белогвардейцах. А жена моя носит на руке золотой браслет,

который принадлежал жене Алексеевского. Этот человек был

дружен с нашей семьей, я его очень хорошо знал. Он умер в

Париже в 50-е годы, его сбил мотоцикл. И получилось так, что

пропали многие его вещи, в частности, хорошая коллекция

монет. За ним последние дни его жизни ухаживала сиделка,

которая оказалась нечиста на руку. В вашем музее было мало

известно об Алексеевском, думаю, что я сообщил много новой

информации о нем. Его хорошо знал мой отец. Кстати, отец был

известным в Брюсселе хирургом. У нас в роду все - либо

врачи, как отец, либо горные инженеры, как дед. Один я -

изменник...

- Почему?

- Потому что начал заниматься русской культурой и увлекся

настолько, что это стало делом всей моей жизни. Моя мама

бельгийка, и у нас в семье по-русски не говорили. В юности я

начал читать русскую литературу в переводах, затем решил,

что надо читать и в подлинниках, и записался на отделение

славистики нашего университета. Отец помогал в изучении

русского языка, давал советы. Он был тронут тем, что я

как-то был связан с Россией, потому что другие члены нашей

семьи этим не интересовались.

- Знаю, что вы совершили огромный труд - перевели на

французский "Слово о полку Игореве".

- На собственно перевод понадобился год, но подступался я к

этой работе десять лет - изучал источники, читал научную

литературу. Но по большому счету это труд всей моей жизни,

поскольку я и сейчас вношу какие-то изменения, уточнения.

"Слово о полку Игореве" наиболее загадочный памятник

древне-русской литературы и с исторической точки зрения, и с

филологической, и тем он бесконечно интересен.

- Даже в Бельгии?

- Даже в Бельгии. Хотя сейчас у нас наблюдается спад

интереса к России. Я тридцать два года преподаю историю

русской литературы, русской культуры, древне-русское

искусство, и знаю, что на наше отделение в последние годы

записывается все меньше и меньше студентов.

- А у нас бельгийскую литературу гуманитарии изучают...

- Подозреваю, что ваша молодежь охотнее читает нашего

Сименона, нежели Верхарна или Метерлинка. Думаю, что

телевидение очень вредит литературе. Люди становятся ленивее

в получении знаний. Это и у нас, и у вас, это общемировая

тенденция. Я не смотрю телевизор - остаюсь верен книге.

- У вас есть личная библиотека?

- Очень богатая. Много книг на русском, есть и на других

языках. В общей сложности - более десяти тысяч томов.

Большая проблема - где их разместить. Моя библиотека - это

единственное, чем я всегда хвастаюсь. Иногда ученые из

России, которым я показываю библиотеку, спрашивают: "Жан,

откуда это у вас?" В России было не достать те книги,

которые удалось заполучить мне! В Брюсселе с 1946 года был

магазин русской книги, где можно было приобрести книжные

раритеты, но он закрылся три года назад. в Париже подобный

магазин есть, но там продается лишь чтиво. Тридцать лет

назад я бы вряд ли приехал в Благовещенск, но

межбиблиотечный обмен книгами был возможен. А сейчас это все

дорого из-за нереальных почтовых расходов. Для ученых это

просто катастрофа! Каждый раз из России я везу тридцать

килограммов книг. И моя задача - перехитрить дамочек в

аэропорту, делая вид, что моя ручная кладь очень легкая. Но

и они знают, что я делаю вид...

- А как там у вас ученые живут?

- По сравнению с вашими - хорошо. А по сравнению с "новыми

бельгийцами" - не очень. У нас очень высокие налоги, дорого

стоят коммунальные услуги. Официально я пенсионер, хотя я

этого не заметил, продолжаю преподавать. у меня приличная

пенсия, которая позволяет мне раз в год бывать даже в

Благовещенске.

- Расскажите о вашей семье.

- Судьба моей жены схожа с моей - она американка с

украинскими корнями. Через три года мы отпразднуем золотую

свадьбу. Жена - методист по преподаванию иностранных языков,

преподавала в разных вузах. Она грузиновед. в конце 1960-х

она побывала в Грузии, влюбилась в грузинскую культуру и

решила ее изучать. Но для этого надо было выучить язык.

Учебников не было, мы нашли старого эмигранта-грузина,

который ей очень помог, она на полгода уезжала жить в

Грузию. Потом возглавляла Грузинско-Бельгийское общество. В

прошлом году у нас был Шеварнадзе и вручил ей награду за

труды.

Детей у нас двое - сын и дочь. Сын последовал семейной

традиции и стал кардиологом, а дочь - гуманитарий, как и я,

она работает на радио. У нас есть внук и три внучки.

Елизавета, ей 11 лет, довольно хорошо говорит по-русски.

Остальные пока проявляют к России меньший интерес.

- Внуки в Благовещенск с вами не просились?

- Они очень бы хотели, особенно Елизавета, которая уже была

в Москве, и ей там очень понравилось, но боюсь, что это

сложно - будут проблемы с визами, паспортом и так далее.

- На каком языке вы разговариваете дома?

- На смеси французского, русского, английского с вкраплением

грузинских слов. Это, конечно, плохо. Английский я знаю

хорошо, поскольку два года учился в Америке. Почти двадцать

лет я по просьбе "Интуриста" возил по России западных

туристов. И одна переводчица как-то с завистью сказала мне:

"Вы живете на перекрестке трех культур - европейской,

русской и американской..." я ей ответил, что завидовать не

надо, это обогащает, но это и осложняет жизнь, это чревато

внутренними конфликтами.

- Вы много путешествовали по России. Чем она удивила на этот

раз?

- Плохим обслуживанием в гостинице. Я был в Зее, и

администратор не могла справиться с моим паспортом на

французском. Но это можно было бы простить, что она латиницы

не знает. Так она еще и в русских визах ничего не понимала.

Я устал, хотелось скорее взять ключи и пройти в номер, но

она задерживала меня и говорила, что я должен пойти в

милицию и встать на учет. Я старался объяснить, что приехал

меньше чем на три дня и в милицию мне не нужно, но это было

безнадежно.

- А приятные удивления были?

- Ну, русским гостеприимством меня уже давно не удивишь. Как

и подарками от русских. Моя друзья мой дом в Брюсселе

называют "русским музеем". Вот, например, был у меня в

гостях ваш палеонтолог Болоцкий, думаете, что он привез?

Старательский лоток, в котором золото мыли. Это было

удивительно.

- Иван Борисович, если вернуться к разговору о перекрестке

культур в вашей судьбе, все же кем вы себя ощущаете?

- Чувствую себя русским. И знаю, что без России теперь уже

жить не могу.

газета «Амурская Правда»