Климычев Б.Н. Маркиз де Томск. Роман. Редакционно-издательский отдел Томского государственного университета. Томск, 2003

РУССКИЙ. ПО ОБРАЗУ ЖИЗНИ

Роман Бориса Климычева посвящен практически неизвестному эпизоду российской истории. В центре его удивительная судьба маркиза Томаса де Вильнева, потомка старинного французского рода, приехавшего юношей в Россию попытать счастья, дослужившегося здесь до полковника и ставшего комендантом города Томска, которому верой и правдой прослужил последние двадцать лет своей долгой, полной превратностей и приключений жизни.События в романе начинаются на закате «бироновщины», а заканчиваются уже в эпоху Екатерины II. Действие происходит на широком историческом фоне и захватывает самые разные слои российского общества: царский двор, российскую родовую сословную знать, живущих в России иностранцев, крепостное крестьянство, криминальный мир, чиновный и служивый люд, монашество, сектантство и даже масонство.Сюжетная пружина романа закручена туго, на каждом шагу читателя ждут неожиданные повороты и непредсказуемые коллизии. Повествование очень динамично, автор ни на минуту не дает заскучать. Страсти кипят здесь и социально-политические, и религиозные, и криминальные, и бытовые, и любовные. Есть и некоторый мистический налет, и сполохи оккультизма, и фантастические мотивы…А фабула произведения в целом такова.Приехавшего с радужными надеждами в Россию Томаса де Вильнева сразу же арестовывают как французского шпиона. Но ему везет: «бироновщина» пала, и молодого француза привлекают на службу в тот самый департамент, который еще вчера «делал» из него шпиона, — в сыск. Он усердно служит и даже начинает преуспевать на поприще борьбы с криминалом, но тут вдруг новый поворот: по протекции студенческого друга Томаса, русского князя Пьера Жевахова, де Вильнев становится поручиком российской армии. Он храбро сражался в войне против Пруссии, получил орден и чин майора и был направлен для дальнейшего прохождения службы… на Алтай. Здесь, на неспокойных южных границах Сибири он выполняет миссию полпреда Российской империи, обращая в подданство народы, пожелавшие жить под российским крылом. Приходится ему иметь дело не только с «инородцами», но и теми, кто возжелал вольной жизни в так называемом Беловодье. И вот после почти десятка лет службы на Алтае, уже в чине полковника де Вильнев становится комендантом города Томска. Жизнь и служба здесь тоже отнюдь не безмятежны и легки. Ведь что такое Сибирь того времени вообще и Томск в частности? Это «смешение религий, народов и нравов. Смешение европейского и азиатского». «Крещеный туркмен, бухарцами привезенный, стал священником остяков в православной церкви. Можно ли придумать что-либо более причудливое?» И вообще, кого тут только не было: пленные шведы, поляки, прусаки, свои каторжники. Все это создавало массу проблем, в том числе и криминальных. Одни только «огненные» разбойники в черной карете, грабившие богатых людей, чего стоили! И все это было на плечах коменданта де Вильнева, который и здесь продолжал ревностно и весьма успешно служить новому для него отечеству, отчего снискал у населения города любовь и уважение.Де Вильнев, безусловно, самая яркая фигура в романе. Француз по происхождению и воспитанию, он стал волею обстоятельств не только российским подданным, но и русским по образу жизни и духу человеком. Отважный офицер, общественный деятель, умный, радеющий за порученное дело чиновник, естествоиспытатель, алхимик, мечтающий об эликсире молодости и философском камне, он до конца лет своих остался душевно тонким, романтичным человеком, пронесшим через всю жизнь высокое чувство любви к простой русской крепостной девушке, с которой в молодости едва успел познакомиться.Но содержание романа не ограничивается только судьбой маркиза де Вильнева. Здесь — переплетение разных людских судеб: и крепостной красавицы Палашки, и ее возлюбленного, крепостного художника, а потом разбойника, Алексея Мухина, и управляющего княжеским имением Еремея, и предводителя раскольников в Беловодье Горемира, и князя Жевахова, сделавшего революционную борьбу своим главным хобби, и др. Каждая из этих судеб настолько же трагична, насколько и причудлива, но все они так или иначе пересекаются с судьбой де Вильнева. Да и сами носители этих судеб — личности (каждая по-своему) сильные, яркие, страстные, колоритные, совершенно неординарные. Во всяком случае, именно такими (вполне зримо и убедительно) они представлены автором.Роман Б. Климычева многопланов, многоголос, многонаселен. В то же время это достаточно прочно сцепленный, хорошо выстроенный художественный организм, где события и характеры, действия, поступки персонажей и фон, на котором они разворачиваются, находятся в органическом единстве.Созданный на документально-исторической основе, роман Б. Климычева, однако, к традиционным фундаментально-обстоятельным неповоротливым историческим произведениям не отнесешь. Автор не пытается максимально точно реконструировать события эпохи, не увлекается исторической стилизацией. Он создает собственную художественную версию вполне конкретного реального исторического эпизода (в данном случае — жизни и судьбы одного из многих в то время французов в России). И выбирает для этого, рассчитывая на широкого читателя, форму авантюрного, приключенческого романа, для которого здесь есть все: и тайны, и стремительные повороты, и погони с преследованиями, а подчас и детективная интрига. Тем не менее, автор, убеждаешься при чтении, далек от обычной беллетристической «развлекаловки»: увлекательность и художественность идут у него в одной упряжке. Оттого в немалой степени и роман читается от начала и до конца с захватывающим интересом и сопереживанием.Способствует этому и то, что автор умело распоряжается изобразительными средствами. Активно, например, (и совершенно логично, если учесть, что почти половина романа посвящена сибирскому периоду жизни де Вильнева) Б. Климычев использует различные сибирские мифы, легенды, предания (о «серебряных истуканах», остяцкой «золотой бабе» и т.д.), которые создают экзотический флер, придают произведению особый неповторимый колорит. Немало рассыпано в романе и сочных, запоминающихся, а главное точно и емко выражающих суть того или иного момента, деталей. Чего стоит хотя бы такая деталь. Незадолго до большого пожара, спалившего пол-Томска, «через город сплошными серыми волнами с неделю шли белки. Они переплывали широкую реку Томь и двигались через город по деревьям, крышам домов и просто — по дорогам и мостам». Впрочем, автор не перегружает повествование лишними подробностями и деталями. Как не перегружает он его и оборотами и лексикой, присущими языку восемнадцатого столетия, что, безусловно, способствует лучшему восприятию романа, делает его по-настоящему читабельным.Надо отметить еще и вот что. Будучи в основе своей историческим, роман Б.Климычева воспринимается одновременно и как произведение современное. Не только потому, что написано оно современным литературным языком. У автора свой, сегодняшний, взгляд на далекую от нас эпоху, которая, по мнению писателя, во многом перекликается с нашей. И читатель найдет в романе немало явных и косвенных параллелей «века нынешнего и века минувшего». Алексей ГОРШЕНИН Владимир Яранцев пишет:
25 Авг 2009 в 15:56 Критик Владимир Яранцев о романах Бориса Климычева Новосибирск, журнал «Сибирские Огни» sibogni@online.nsk.suКАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК – ЛИЧНОСТЬ НЕОБЫЧАЙНАЯПроза Бориса Климычева обладает всеми качествами хорошей реалистической прозы — знанием жизни, во всех ее аспектах, включая исторический, простотой и ясностью языка, занимательностью повествования, склонного к загадкам и приключениям. За многие годы литературного труда писатель выработал свой особый стиль и почерк, который в свою очередь предстает некоей тайной живого пластичного, непринужденного рассказа о жизни людей данной эпохи, города, социальной группы, семьи и т.д. Тайной, разгадывая которую, критику тоже необходимо пуститься в критическое «приключение», расследуя и изучая особенности прозы писателя. Немаловажно тут и то, что Б. Климычев, отметивший в июне свой юбилей, автор многих книг поэзии и прозы, живет и пишет в Томске — городе не только старинном, 400-летнем, но и до сих пор хранящем много загадок.
Рассматривая три последних романа Б. Климычева, в которых его необычный реализм достигает определенных высот, можно заметить их несомненное единство, позволяющее объединить их в трилогию жизни трех поколений Томска. Но в целом писатель, по сути, говорит о сибиряках и сибирской породе как уникальной общности, народе, сочетающем в себе суровый характер жителя малоосвоенных земель резко континентального климата и неунывающее озорство человека предприимчивого, мастеровитого и бездонно талантливого. Такова и сама проза писателя-юбиляра, дарящего читателю и оригинальные сюжеты, и запоминающиеся образы, и несомненную правду жизни. Потому-то реализм в нынешние времена откровенных обманов и самообманов, благостных или разрушительных, и становится актуальным и востребованным. С целью понять и выявить эти черты Б. Климычева-романиста мы и предпринимаем наше критическое «приключение» по романам писателя последних двух лет.1.      

«КАВАЛЕР ДЕВИЛЬНЕВ» — АЛХИМИЧЕСКАЯ ПЕЧЬ РЕАЛИЗМАЧитая этот роман Бориса Климычева, представляешь себе не писателя, а доброго кукольника-волшебника, папу Карло в костюме антиквара, старинных дел мастера. Запускает он в ход свою затейливую механику — игровую сцену жизни, где припасено немало сюрпризов с тайными ходами и нечаянными происшествиями, и заносит происходящее на бумагу гусиным пером, обмакивая его в чернильницу.
Может быть, потому, что таков сам Томск — город-тайна, щедрый на людей-уникумов, происшествия-недоразумения, город, невольно притягивающий к себе людей, на диво разных, но и столь же одинаковых. Делает их таковыми Томск или Б. Климычев, уже и не отличишь, настолько тождественными они стали за многие годы их сосуществования. К такой же синонимичности человека и города долго шли герои романа писателя «Кавалер Девильнев» («СО», 2002, №№ 1 - 2). Для начала автор решил, что недавнему парижанину, выпускнику Сорбонны, надо отведать русского холода. Что и происходит по дороге в Москву: «Смуглый молодой человек», «долговязый, худой», «глаза у него блестящие и разрез их необычайный, удлиненный, а кудри черные так и вьются» — этого-то уроженца belle France коснулась Россия, отморозив ему уши и нос. Они теперь распухшие и «большие, как у слона, сине-красные лопухи», а нос — «чудовищная слива». Не такова ли и Россия, где люди в чем-то и как-то преувеличены, добры или злы до неестественности, до слоновости в пороках и слабостях, чудаковатости и сумасшествии?
Томас постепенно привыкает к этой странной стране, где даже у царей нецарские прозвища — «то Грозные, то Великие, то Темные». Здесь история от века переме-
шивалась с чудесами и творится по наитию, а не по логике. Именно потому для Томаса приход весны с «зазеленевшими кустарниками и пожелтевшими вербами» выглядит, «словно армия гномиков зажгла свои желтые свечи». Именно потому будущий глава Томска, а пока наивный полуиностранец, оказывается в Ибряшкине — имении друга Пьера Жевахова, где в миниатюре воспроизводится уклад жизни всей страны. Произвол феодала-помещика, развратничающего с любой крепостной девицей, здесь невозможен без такой же варварской дикости челяди: безродная Палаша — и умопомрачительная красавица, позирующая обнаженной, поющая стихи Малерба и та, кто может потакать распутству Пьера и разбудить животную ревность в крепостном художнике Му-хине. И все это не в вакууме и не «в схеме», а в самом соку и мясистом колорите раблезианской какой-то жизни. Тут некий детина, специально употчеванный горохом, играет на трубе задом, «громко и продолжительно пукая», тут мужики, создают водопад, выливая на уступы скалы, а по ночам вокруг дома ходят тени в «белых колпаках до плеч», не давая спокойно спать.
Надо ли поэтому удивляться тем невероятным событиям и «отморожениям», которые ждут персонажей и насельников ибряшкинской пасторали впереди? Томас и Пьер окажутся пленниками секретного ведомства, обвиняющего их в шпионажах и заговоре, Мухин превращается в беглого каторжника, клейменного словами «вор» на лбу и «любовь» в сердце, а управляющий имением Еремей и вовсе перерастает в едва ли не главный сюжетный двигатель поздних томских событий. Но именно в этой круговерти событий и открытий, превращений и перемещений, переодеваний и умираний, необыкновенно уплотняющих роман в густой, перенасыщенный подробностями и деталями наваристый бульон, героям, как ни странно, просторно и вольготно, а автору легче и смачнее пишется. И вполне естественным кажется, что Томас — алхимик и масон, а Пьер действительно замешан в каких-то полумасонских играх вокруг трона с участием Катьки Долгоруковой, сосланной в Томск, и высоких французских особ из посольства. Но поначалу нас коробит то, что влюбленный художник так быстро покатился по наклонной, свел дружбу с отпетым Глындей, попутно убивая кучера кареты, в которой они бегут с каторги в Москву, а потом и «порешив» проштрафившегося по-дельника. И никаких нравственных терзаний, никакой психологии и достоевщины: обстоятельства и люди здесь не сами по себе, не раздельны, а крепко-накрепко соединены. Так что не знаешь, где тут дух эпохи более ясно выражен, в том КАК поступают герои или в том, ГДЕ они вершат свои поступки. В Ибряшкине Томас был еще просто «обмороженным» и юным, в тюрьме он впадает в алхимическое детство; в сыскной московской службе он уже способный исполнитель, тот, кто так быстро и неожиданно для окружающих «обрусел», но и «обмасонел», заняв место таинственного Брюса, полковника и мистика.
Некогда задумываться над своей жизнью и судьбой и Палаше, ставшей монахиней-хлыстовкой, а потом матерью зачатого в радениях ребенка. В дурмане или в тумане, но сразу несколькими жизнями живет Еремей, воображающий себя то помещиком, то императором Петром III. Мелькают тут и жертвы людей и обстоятельств — «мертвые возницы», монастырские сектанты, грузинские князья, московские уголовники — всех не перечислишь, за всеми не уследишь. Но попробуй вычеркнуть их из романа — вычеркнешь тогда и его героев, которых столь же творят обстоятельства, сколь и они — их. И чем больше второстепенных героев и мелких обстоятельств, тем связь эта прочнее, глубже. Говоря языком обреченных на противоправные поступки героев, автор и сам становится «повязанным» тем, что наделали его персонажи. Не потому ли так много уголовного в «Кавалере Девильневе», начиная с Мухина, сколотившего в Томске при губернаторстве героя романа целую шайку Робин Гудов и заканчивая Еремеем — незаконным копателем-«бугровщиком», алчущим золота. Да и сам комендант-губернатор, бывший сыщик, только и делает в Томске, что отлавливает Еремея и Мухина и разыскивает Дарью и ее мать Палашу. А чем является его масонство, как не политической уголовщиной, в чем-то модным, а в чем-то глубоко свойственным эпохе.
Ибо кавалер Девильнев — душа романа и преображенного им Томска, как был поэтом и романтиком в душе, так им и остается до конца. Вот он варит в тюрьме корень мандрагоры, зная, что тот поможет разглядеть «световое поле» человека, темные пятна лжи и ауру правды в нем. А вот он встречает Якоба Брюса, вернее его дух, который расскажет ему о рецепте «цветочной девушки», которую можно сделать в «алхимической печи». Но нужна ли алхимия там, где «печью» является Россия, а «ингредиентами» — люди, которые могут стать либо каторжниками, монахами и монахинями, либо императорами и императрицами? И потому томление Девильнева по однажды увиденной им чудо-деве Палаше становится плавлением (исправлением) людей, чтобы из тигля алхимической печи-жизни появились и старая и новая Палаша. Именно поэтому он окончательно «размороженный» своим доблестным губернаторством, собирает вокруг себя почти всех пассионариев романа. И свершает таинство «переплавки» человеческого сырья в лучших и нужных городу и стране людей и граждан. И причастен к этому его неувядаемый романтизм и непреходящая любовь.
Так, Томск под его началом из «алхимической печи» становится городом с людьми-личностями, проверенными временем, закаленными самой историей. Но все-таки чистому реализму свершившегося и свершающегося в Томске XVIII века тут не бывать. По причине характера самой эпохи, врожденно театральной. Неслучайно поэтому здесь внезапно оказывается итальянский театр Карло Гамбуцци, играющий в сибирской провинции знойного «Неистового Роланда» Ариосто. А не менее неистовый и благородный разбойник Мухин почти по-итальянски страстно и мелодраматически любит внебрачную дочь Палаши Дарью, театрально (в последний момент!) освобождая ее от скопцов-изуверов с ножами (опять «уголовка»!) в руках. Вершится трагикомическая мистерия и с Еремеем, который должен обороть некоего ящера, сторожащего пещеру с драгоценностями. Но вместо «золотого тельца этот старый алкоголик получает оживающую головешку из печи, которая начала «чертить выражения на стенах» его дома. И даже смерть господина Девильнева и его могильное бытие не лишено для писателя занимательности: этот романтик и прагматик в одном лице умирает, объевшись черемухой, а в свое захоронение приказывает положить поверх своего тела другое, предназначенное для вандалов-потрошителей.
Завершает Б. Климычев свою «правдивую книгу» размышлением о потомках героев романа: «Ходят они по городу», и могли бы стать «бог знает кем». Если учесть, что были они «и герои и бандиты» («или» здесь исключается) и то, что, по Б. Климычеву, «каждый человек есть личность необычайная», то нетрудно догадаться, что задела на будущие произведения у писателя предостаточно.2.«ПРОЩАЛЬ» —

ФУТУРИСТИЧЕСКАЯ КАРТИНА РЕАЛИЗМАВот и в романе «Прощаль» («СО» 2004, №№ 9-Ю), чье действие происходит в начале XX века, живут и действуют прямые (литературные) потомки девильневских времен. Можно не сомневаться, что и они, под руководством писателя-сказочника, закрутят карусель событий не менее интересных и авантюрных с мелодрамами и трагикоокмедиями,
чем полутора веками ранее. Так оно и происходит: в начале романа автор подбрасывает нам и сиропитательному томскому дому, младенца, окрещенного Николаем Зимним. Но «прилагательный» (подразумевая в том числе и его климатическую фамилию) этот младенец, как бы ни пытался задействовать его писатель в сюжетных хитросплетениях романа, останется лишь знаком-символом событий прошедших и грядущих, словно подбрасываемых Томску и автором, и историей.
Этот «вброс» становится особенно обильным с началом первой мировой войны, которая еще больше перемешивает и без того многолюдное и тесное население романа. На его арене появляются — в хронологическом порядке — династия «рыжеватых» Пепеляевых с их «любовью к военному искусству»; купцы Второе, Смирнов, Гадалов — «этакие европейцы», охочие до древностей, антиквариата и всяких диковинок, и богачи, и утописты, как это часто бывает на Руси; тут и профессора Томского университета Вейнберг, Курилов, Левицкий, Попов — мастера и кудесники науки, и, конечно, традиционные для Б. Климычева пронырливо-смекалистые, но блюдущие воровские «законы» уголовники. Вроде Аркашки Папафилова, колоритно запоминающегося благодаря искренней симпатии автора.
Но едва ли не самая долгая жизнь в романе суждена бедолаге Федьке Салову, который призван на своем горбу продемонстрировать все возможные беды, свалившиеся на томичей с начала века. Да еще и как-то связать их в единый сюжет трагикомической феерии с мелодраматическими (например, любовь Коли Зимнего к музыкантше Бэле) и натуралистическими (например, сцена в заимке Цусимы) эпизодами. Впрочем, время от времени появляются на этом поле конкуренты: таинственный граф Загорский, разоблаченный как вампир, маньяк и опасный шпион, купец Смирнов, соблазнивший невесту сына и доживший до советских времен, или другой купец — незадачливый Тут-лаков, купивший футуристическую картину «Прощаль» на горе себе и другим.
Событий, подробностей, «вкусностей» быта, бытия и битая тут так много, что писателю легче оказалось отпускать их порциями главок, чем глав. В этих главках линии долго- и короткоживущих персонажей сосуществуют и переплетаются, спрессованные в микросюжет-«кирпичик», из которых и отстраивается здание романа, особенно после 1917 года. Так, автор «отстраивает» своего Колю Зимнего, которого освобождает из тюрьмы (за мнимое убийство Бэлы) большевик Криворученко, а к активной деятельности пробуждает областник Г. Потанин и в очередную авантюру втравливает друг-уголовник Папафилов. Но слишком уж ненадежен в качестве фундамента романа нежный и мечтательный Коля, чтобы быть еще и героем этого большого «приключенческого романа» (так значится в подзаголовке). Да и просто быть и существовать в этой смеси веселого и ужасного, и всего, что с чудовищной быстротой переставало тогда быть запретным. Символами этого потерявшего устои и грани между потребным и непотребным, живым и мертвым мира становятся труп и статуя. Поначалу удачно складывавшаяся поездка Коли, Папафилова и Салова в Омск за телом сына Туглаковых в итоге приносит смерть всем троим. Наиболее страшна и монументальна гибель Коли: его, новоиспеченного колчаковского офицера, заживо замораживают в позе статуи, обливая водой на морозе.
Вот вам, читатель, и Коля Зимний, оправдавший свою фамилию и завершивший эпопею безродного, но благородного сына Томска, в «красном» 1919-м, вместе со смертью старого времени.
Это прощание одной эпохи с другой изображено на картине, давшей название роману и волнующей всех, кто созерцает ее. Эти чувства можно выразить одним словом-термином — «прощаль». В нем слезы и весна, грусть, боль и тревога в ожидании нового, неизвестного — все то, чего не выразить никаким, даже самым-самым приключенческим сюжетом. Таковы и «абсурдистские» образы картины: «Залитая лунным светом роща, огромный глаз, висящий на зеленой ветке березы, из глаза падают крупные хрустальные слезы. Внизу картины была птичка, привязанная за ножку к фонарному столбу, она рвалась к глазу, норовя клюнуть его». Можно сказать, что такова картина и самого романа, где сквозь абсурд («в Томске и оборванцы бывают шибко умные») пробиваются слезы, которые в свою очередь вытирает лихой, часто грубо натуралистический смех («Ты не ранетый, а сранетый», — говорит Папафилов испуганному до смерти ювелиру Юровскому).

3. «НАДЕНУ Я ЧЕРНУЮ ШЛЯПУ…» — АВТОРСКАЯ ПЕСНЯ ГОРЬКОЙ ЖИЗНИ Этот юмор — культурный и разбойный одновременно, у Б. Климычева всегда служит индикатором жизни в самых ее горячих, пиковых моментах, обнаруживая точки роста, отмеряя вехи судьбы. Именно такой юмор решает взять в союзники писатель в автобиографическом романе «Надену я черную шляпу» («СО» 2003, № 12). И хотя материал в этом романе уже современный (вторая половина XX века) и исторических катаклизмов, как в предыдущих романах, нет, автор уже просто не может без привычных приключений. У Б. Климычева они происходят со всеми, независимо от их темперамента, интеллектуального развития и социального положения. Была бы у них, во-первых, какая-нибудь цель, большая или маленькая, все равно, а во-вторых, более или менее нестандартные способы ее достижения — стандартные не годятся, потому что в стране живем такой. Единственной и неповторимой.
Вот это-то и интересно писателю, по-купрински симпатизирующему таким целеустремленным людям, не впадающим в излишние предрассудки или навязчивое психоложество, так как любят жить они в гуще людей и фактов. И юмор тут — всегдашний спутник, товарищ, подельник, а иногда и единственный двигатель событий. Иначе нельзя было бы ехать в получужой город без всего — денег, «одежды, жилища и пищи», не надеясь все это каким-то чудом-смехом приобрести. Именно таков герой романа молодой писатель Глебычев, который окунается в самый простецкий быт городской окраины, не чураясь занятий, привычек, пороков своего брата Гурия, отсидевшего восемь лет на «строгаче» и проникаясь его житейско-зэковской «философией» одного дня, одного момента. Важно, что Гурий совершенно свободен на территории той жизненной ниши, в которую его загнала судьба невинно осужденного. Свободен до артистизма, не зря он заведует клубом шпалопропиточного завода, исполняет там «на-ура» куплеты, чем вызывает «сплошную зависть» у бесправного Глеба «к красивому, смелому, артистичному Гурию». Но на слишком уж грубых контрастах держится и зависть эта, и роман Б. Климычева, чей сюжет зависит и от колоритности персонажей, и от того, насколько неестественно будут сочетаться в нем артистизм, криминальный талант и русская, сибирская смекалка с чудинкой. То есть насколько они вызовут живую реакцию читателя, насколько будут смешными в драматизме (трагизме) своего положения или, наоборот, насколько одинаково драматично-отчаянное, до трагизма, их положение будет столь же очевидно казаться смешным. И, поскольку писатель уже открыл этот закон существования своих персонажей в мире, обреченном на самый первобытный, подножный материализм, то ему только и остается, что множить количество живых примеров, длить и длить галерею своих реально-гротескных персонажей, уплотняя сюжетно-событийную ткань романа. До физиологического ощущения органического вещества, или уже, или еще не отработанного человеческими организмами романа.
Это значит, во-первых, что писатель не приукрашивает жизнь тех, кого по разным причинам вытолкнули на окраину города и жизни, а во-вторых, поощряет смеховое начало в мироощущении действующих лиц романа, которое всегда тесно связано с телесным «низом». Вот почему в произведении так настойчиво звучит и пахнет тема кала: его заставляли есть Глеба озлобленные бедностью своей жертвы грабители, в надежде подзаработать, вычерпывали из выгребной ямы братья Гурий и Глеб, его сдает на анализ своей симпатизантке-врачу «Саллямихе» все тот же Глеб, по уши сидящий в дерьме собственной личной и наличной жизни. И высшее искусство здесь, подобно дальнему родственнику Даромиру, сплясать чечетку на доске над ямой с фекалиями размером 2,5×6x5 м: «Свалишься — каюк». Герои Б. Климычева как-то не умудряются свалиться в этот «каюк». Они живут и «танцуют» дальше, ценой утраты здоровья и здравомыслия, но зато приобретая спасительную чудинку, чтобы не свалиться и не утонуть в дерьме. На таких «танцоров» герою романа везет сплошь и рядом, наверное, потому, что поиск жилья-прописки-работы занятие не менее авантюрное, чем знакомство гоголевского Чичикова с «мертвыми душами».
Но разве можно назвать «мертвыми» Болеслава Болеславовича, который «постоянно пел то в одном, то в другом городском автобусе», или Мальвину, очередную тетю Глеба, дипломированную капитаншу, когда-то шагавшую по Томску «в тельняшке, речном кителе и белой фуражке с крабом», а потом перепробовавшей женихов от работника ОРСа до двухметрового шахтера Кеши. Разве скучны или неприятны коллеги Глеба по его провинциальному журнализму, такие, как бывший артиллерист Тройкин, не утратившей своих армейски хамских привычек, но пишущий благородный роман о русском офицерстве 1812 года, или «дипломированный Шпак», блестящий газетчик, но альфонс и пьянчуга-клептоман. Интересно также познакомиться и с бывшим первым секретарем райкома комсомола, пониженного до журналиста за «широкое горло и аморалку» или с неугомонным плагиатором по имени Вовка Толк, автором бессмертного рассказа «Партизанская пушка», который пытается улестить понравившуюся ему девушку с помощью друга-гипнотизера. Завершают галерею томских «чудиков»: сладострастный фарцовщик-женолюб с внешностью Карла Маркса — сосед Глеба по его городскому жилью с фанерными стенками и горе-журналист Шарль Иванович по кличке Бамбино — экзотический тунеядец с кричаще неопределенными внешностью и характером: не то «заграничный нищий, не то Че Гевара».
Так и напрашивается тут вывод о том, что прошедшему все мытарства бесквартирья и безвестности и выбившемуся все-таки в люди Глебычеву эти несуразные люди послужили питательной почвой для его восхождения. Может быть, потому, что он был писателем, то есть человеком, задумывающимся над жизнью больше, чем они, эту жизнь наполняющие и унавоживающие. И, может быть, потому назвал Б. Климычев свой роман по первой строке гитарной песни о «непонятной тоске» приехавшего в Анапу «роскошного мужчины». «Озорство и веселость» участия в жизни сменяются тоской и предчувствием несчастий, стоит над ней задуматься, то есть эту самую «шляпу» озорства сняв. Б. Климычев прожил со своим героем почти всю его жизнь, и выжить ему помогала как раз эта символическая черная шляпа трагикомического мироощущения и мироучастия. Большая часть биографии героя и романа прошла, словно под ее куполом, напоминая разом и цирк, и сцену, и дурдом. (Глеб успел и там поработать санитаром, погорев на невозможности предотвратить публичный онанизм своих подопечных), и самую подлинную, состоящую из всех четырех стихий Земли, реальность.
Таков Борис Климычев в трех своих новых романах. Писатель, любящий жизнь и людей разных исторических эпох и жизненных программ. Все они, без каких-то видимых исключений, заслуживают у него внимания, все по-своему интересны, всем им, даже людям мелким, инертным или эгоистичным, он дарит заразительное чувство юмора вместе со склонностью к неординарным поступкам, понимая, что иначе им не прожить в этом мире, перевалившем в третье тысячелетие своего христианства более скупым на человеческое, искреннее, подлинное. И, может быть, потому писатель рад поделиться частью своего жизнерадостного «я» со своими многочисленными героями.