Томск литературный

ГАМБУРСКИЙ СЧЁТ 

Борис Климычев. ТРЕУГОЛЬНОЕ ПИСЬМО.- Томск, 2010г.

ПИСЬМО ИЗ ДЕТСТВА

Пишу рецензию на книгу, которой нет. Ну, условно нет. То есть, скорее она условно есть. Запутались? Вот и интрига. Читайте дальше.

Хорошо известный томичам писатель Борис Николаевич Климычев пишет всегда занимательно, его любят читать. Свои произведения он всегда сначала посылает в журналы, и их там охотно принимают. Так было и c «Треугольным письмом», у которого есть ещё подзаголовок – «Повести жизни». Журнал «Сибирские огни» опубликовал рукопись, были хорошие отзывы, но издавать это в виде книги даже почётному гражданину Томска приходится за свой счёт.

Пенсионер Климычев наскрёб необходимый минимум, и добрые люди издали ему книжку, так сказать, подпольно, десятком экземпляров. Он их раздарил друзьям, и Томской «Пушкинке» не досталось. Да и не жалко: в механическом смысле книги эти разламываются при первом же раскрытии, потому что хоть и изготавливались на типографской машине, но дилетантски, с технологическими нарушениями. Однако был ещё параллельный процесс, к которому автор «Треугольного письма» отношения не имел, то есть, вовсе ничего не знал. 

Вот рассказ человека, случайно имевшего к этому процессу прямое отношение.

«Все началось с того, что мой отец, писатель Борис Климычев, отметивший в этом году 80-летие, воплотил долгую и трудную, полную невзгод и опасностей жизнь в автобиографический роман «Треугольное письмо». Этот роман журнал «Сибирские огни» не только опубликовал, но и номинировал на литературную премию «Ясная поляна 2010». Авторитетное жюри, в составе которого – Игорь Золотусский, Лев Анненский, Валентин Курбатов, Алексей Варламов и другие известные критики, внесло «Треугольное письмо» в шорт-лист. Организаторы пригласили финалистов в Москву на церемонию, где 11 октября должны были объявить итоги конкурса, назвать имя лауреата премии. Отец, учитывая дальность расстояний и свою давнюю неспособность к каким-либо поездкам, решил (с согласия организаторов) отправить на церемонию своего представителя. То есть - меня.

Роман «Треугольное письмо» представил собравшимся член жюри, критик Валентин Кубратов. Его голос, отраженный круглым стеклянным куполом, разносился по всему залу. Курбатов отметил как тенденцию сегодняшнего литературного процесса желание литераторов писать о своем детстве, словно недописанный Советский Союз вдруг заговорил в нас, проснулся в сердце, как затонувший континент.

— И мы поняли, что не написали еще Илиады и Одиссеи об этом своем Советском Союзе, не написав о послевоенном культе, об этом беспощадном времени, когда воры становятся аристократией, где окружение подростка — воры, мешочники, это самый естественный быт, — наращивая децибелы, говорил о «Треугольном письме» Валентин Яковлевич. — Это жестокое время, когда смерть в сознание подростка входит как дело самое обыденное. И Климычев описал этот быт, это время с энциклопедической щедростью, с подробностью, достойной этнографического музея, где каждое движенье собственной жизни описано так. Знаете, встречает простой человек писателя и просит: старик, расскажи мою жизнь, она же как птица Феникс. И вот писатель всматривается в зеркало и сам себе говорит: старик, расскажи мою жизнь, она — настоящая волшебная лампада Аладдина! И вот Борис Николаевич рассказывает собственную жизнь, изумляясь, потрясаясь и не понимая, как она оказалась столь сложной, столь чудовищно мучительной, и при этом такой живой и такой естественной…

Валентин Курбатов признался, что когда он читал книги, номинированные на премию, каждая последующая казалась лучше той, что была прочитана прежде. И когда его спросили, кого бы он предложил в короткий список, он хотел остановиться на Павле Крусанове из Петербурга, но, «как на грех», прочитал Бориса Климычева. И когда его спросили по телефону, дескать, кого ты выбрал? Он ответил: «Климычева!».

ИЗ МОЕЙ БЕСЕДЫ С ПОТОМКОМ ЛЬВА ТОЛСТОГО

Владимир Толстой. У Льва Толстого — более 250 ныне здравствующих потомков, живущих во всем мире. Один из его праправнуков, Владимир Ильич Толстой, является сегодня директором музея-заповедника «Ясная Поляна». К этой должности его привела профессия журналиста — в начале 1990-х Толстой опубликовал в «Комсомолке» статью о сложном положении Ясной Поляны, о незаконных рубках леса в охранной зоне и возведении жилья. После этого Владимир Ильич получил предложение возглавить музей-заповедник на базе родового имения Толстых.

— Владимир Ильич, вы являетесь председателем жюри литературной премии, вы успеваете прочитывать все произведения, поданные на конкурс?

- Мы рассматриваем только реалистическую литературу, которая отвечает толстовскому духу и толстовским гуманистическим традициям. В этом году в длинный список вошли 43 произведения, в короткий — шесть. Члены жюри — очень добросовестные читатели, разумеется, мы все прочитываем. Номинантов нам предлагают литературные журналы, издательства, то есть первичный отбор эти произведения уже прошли. И откровенно графоманских или слабых текстов, которые совсем не вяжутся с именем Толстого, с его кредо в литературе, у нас нет.

— Вам интересно читать то, что пишут современные авторы сегодня?

— Интересно, потому что это неконъюнктурная литература, которая пишется не для того, чтобы продать текст и получить быструю прибыль, а потому что автор не может не высказать то, что он считает важным. И когда читаешь 40 с лишним таких произведений, видишь этот свет. И поэтому мы стараемся поддержать лучших авторов, присуждая им премии.

— «Ясная Поляна» издает книги своих победителей, где их можно купить?

— Наш яснополянский фонд «Наследие Толстого» находит возможность для издания книг. Но, к сожалению, до Сибири они не доходят, они издаются небольшими тиражами, продаются в Ясной Поляне и некоторых московских магазинах. Спасибо за вопрос, я подумаю, как наладить продажу и у вас.

Юлия Климычева, г.Благовещенск, ноябрь 2010г.»

Вот такая ситуация. Книга есть, высоко премирована, но для томичей её как бы и нет. А роман и в самом деле хорош. Меня попросили переплести развалившийся томик, а я, конечно, и прочёл. Один провинциальный критик написал о Климычеве, что он – постмодернист, притом перепрыгнул в это литературное течение прямо из реализма, не замочившись в модернизме. Оставим изыски науке и упростим формулировку: читать «Треугольное письмо» можно не с начала, а с любой из 29, как он их называет, повестей. По объёму они – не повести, они меньше так называемых рассказов. Суть – в объёме информации.

Климычев подкупает читающего тем, что пишет очень просто и занимательно, но на донышке каждой короткой истории лежит история целой страны, целого народа. Как будто в глубине этой российской, сибирской почвы спрятано длинное горизонтальное корневище, а от него тянутся к свету росточки воспоминаний. Вроде разные, а всё же – одного корня. Вот это и есть в данном случае «постмодернистская ризома», которая, слава богу, прорастает из понятного нам всем реализма.

Кто читал «Конармию» Бабеля, тот легко представит себе «Треугольное письмо» Климычева. С той разницей, что там – фрагменты страшного похода по чужой территории, а здесь – муки рядовых, загнанных бытом трудяг, среди которых одиноко рвётся к культуре мальчишка, потом подросток, юноша, мужчина, родившийся поэтом и не желающий стать ни вором, ни мошенником, ни чиновником, ни даже часовым мастером – только человеком читающим и пишущим…

И десятки людей, с которыми он соприкасается, оставляют в его душе и разуме не грязные и не вызывающие зависть потёки, а какие-то поучительные мазки, будто от медицинского лабораторного анализа: кто болен, кто незрел, кто честно ошибается, кто ленив, а кто от рождения преступен до неисправимости – сплошные диагнозы: и отдельным людям, и обществу, и себе в нём.

Каждый из нас, кажется, при хорошей наблюдательности и памяти, мог бы написать что-нибудь подобное: ведь все мы – ОТТУДА, из детства. Так ведь нет, не всем дано, не всех стоит читать.

Воспоминания Б.Н.Климычева читать надо. Надеюсь, дождёмся, когда его «Треугольное письмо» получит и наша «Пушкинка».

С завистью, Владимир Шкаликов,